Катя  просыпается резко вскакивая с кровати.
Спина жутко ноет, кажется, она всю ночь пролежала на чем-то твердом. Рука шарит по кровати и натыкается на круглый предмет. Это пепельница.
Пустая пепельница, а все окурки и грязь лежат на кровати вместе с пустыми бутылками пива и старыми коробками с пиццей, покрытыми вековой пылью.
В прочем, как и ее запутанные, рыжие волосы.
Девушка пихает ногой груду бутылок, и встает с кровати.
В трейлере ужаснейший бардак.
Она смотрит в окно - вечер.
Рука по памяти находит в темноте дверку отключившегося холодильника, и достает с верхней полки теплую баночку колы.
Катя  в кромешной темноте садится в кресло. Она уже давно привыкла к тому, что ей вечно выключают свет за неуплату, привыкла мыться холодной водой и греться зимой от бесчисленных одеял.
Надо бы что-нибудь поесть.
В этой конуре стоял бардак, и она наверно прибралась бы, если бы вспоминала об этом, когда возвращалась домой, после своих гулянок.
В этой темноте совершенно ничего не видно.
Она на память идет через кучи лежащей на полу посуды, покрытой давнишней плесенью, пылью и жиром. Ее бы рвало от всей этой вони, если бы она давно к этому не привыкла.
Девушка находит на полу относительно чистые джинсовые шорты. Нацепив их, решает что сверху ничего не станет надевать, и идет к плите.
Маленький подарок - на сковородке лежит небольшой кусочек бекона. Правда, возрастом в два-три дня, но ничего, есть можно. И не таким травилась, так что девушка не задумываясь, закидывает его в рот.
Есть совершенно не хочется, но еще меньше хочется добить печень.
Рука все так же сжимает баночку теплой колы, не решаясь ее открыть.
Так что Катя одевает давным-давно порванные кеды на голую ногу, и вот так вот в лифчике и шортах, выходит на улицу, успев прихватить с собой пачку спичек и валявшуюся на полу сигарету.
Рыжая совершенно не помнит, что творилось вчера, самое главное, что она проснулась в своем трейлере, и в белье, а не голая и где-то на улице. Бывало, однажды даже просыпалась лежащей на ветке старого дуба, прямо посреди городского парка.
Еще меньше ее волновало, что по этому поводу подумают окружающие.
Она почесала затылок, еще минуту постояв у трейлера, а затем, громко хлопнув дверью своей серо-черной пластмассовой конуры, ушла, закуривая сигарету.
Никотин тут же проник в легкие, прожигая горло. Остановился там с секунду, потом будто начал проникать своими невесомыми руками в каждую частичку ее тела, оставляя в груди знакомый жар.
Бьянки не знает куда идет. Она не знает, чего хочет, и что с ней будет через полчаса. Больше всего на свете ей хочется  убраться подальше от этого вшивого трейлера, и она, остановившись у шоссе, садиться в первое попавшееся такси, даже не говоря куда ехать, просто: "Куда-нибудь".
Лишь бы подальше оттуда, ведь она знает, что завтра опять проснется среди горы бутылок, банок и коробок от пиццы. Пропитанная вонью табака и с белесой от кокаина челкой.
Снова перекусит, ели повезет, какой-нибудь дрянью и попытается убраться подальше от этих нескончаемых бутылок.
Катя чешет дорожки у себя на руках, и прижимается лбом к холодному стеклу.
Ей все равно на то, что водитель смотрел на нее как на какую-то сумасшедшую шлюху.
Это ее волнует меньше всего.
Надо бы придумать, чем расплатиться с ним.
Но и это ее совершенно не волнует.
Она открывает банку сравнительно теплой колы, и, выкидывая окурок в окно, делает глоток.
Катя ненавидит теплую колу. Но еще больше ее бесит холодная.
Так что она продолжает сжимать мягкую жесть, чувствуя как теплая, темная жижа обжигает горло пузырьками и стекает прямо в ноющий желудок.
Она делает еще глоток. Кажется, что кола пропиталась этой жестью, потому что кроме противного вкуса и скрежета на зубах, она ничего не чувствует.
От каждого глотка этой теплой дряни настроение портится все больше.
Катя очень хочет выбросить к черту эту злосчастную банку.
А еще она хочет наконец-то убраться из этого трейлера раз и навсегда.
Но завтра опять проснется среди бутылок и коробок, в грязи и вони.
Так что она сжимает в руке жестянку и продолжает смотреть на проезжающие машины.

И так постоянно.

И так каждое чертово утро.
Ты стоишь, в жарком метро.
Чувствуя что гниет все твое нутро.
И каждый раз, в духоте.
Ты стоишь задавленная во всех сторон.
Изжатая, пустая, как чертов лимон.
Стоишь и терпишь, качаясь в вагоне.
А разум там, вместе с ним на перроне.
А ты едешь вперед, молчишь.
А внутри и будто кричишь.
Но все та же тишь, только тишь.
И вспоминаешь его:"малышь"
И то, как от руки на плече - летишь.
Но снова тишь. Проклятая тишь.
И ты опять в вагоне стоишь.
Вся вымокшая, всюду капли пота.
Будто пятна дождя на ржавом копоте.
Ты стоишь и мечтаешь, о холодном компоте.
Боясь что кто-то стащит твой телефон.
А ведь вдруг туда позвонит он?
Знаешь что бред, не позвонит,нет
Но все же что-то зарождает свет
Из груди вырывается сотня комет
Не позвонит. Бред, это бред
Но ты стоишь, тебе еще ехать час.
И ты думала что доедешь на раз.
А ты стоишь. Голова трещит. Жара.
Вот такая, лето, чертова пора.
Не вытереть пота со лба.
И при торможении, снова делаешь Па.
А вот тут, горячая труба.
И держишь ее. Чтоб не упасть.
Ох. Жара. Словно львиная пасть.
А запах духов, смешался с вонью
И запахом чужого пота.
И ты молишь бога, закончить эти невзгоды.
А на улице снова плохая погода.
А по телеку снова, на мини-юбки мода.
На улице дождь. В вагоне жара.
Лето. Лето, чертова пора.
Как же долеко ты от окна.
Там свежий ветер дует. Прохладная пелена.
Там дует им. Там он.
Пахнет дождем и лесом.
Сияют в глазах его, чертята и бесы.
А ты стоишь в вагоне.
И лишь голос железно-белесый.
Тебе выходить. Вот стоишь на перроне.
Прогнило все твое нутро.
И лишь смс:"жду тебя у метро...."

Это последний стих.
Мой голос стал слишком тих.
Он среди голосов других
Затих.
Это последний стих.
Мой голос на веки затих.
И святых он не молит теперь.
И сломана последняя дверь.

Мой голос погиб.
Он немощный, слабый тип.
И бровей моих грустный изгиб
Погиб.
Стих этот - жалкий тип.
Он глуп и неровен изгиб.
Это умерший крик в ночи.
И я на веки теперь:"молчи"

Это последний вздох.
И теперь я пустой горох.
Покровитель орды целой крох
Издох.
Это последний вздох.
И я коверкраю теперь:"Бох..."
Почернели крылья давно.
Но мне теперь все равно.

Это последний крик.
Я кричал стихами - лишь миг.
И никогда ведь не был я big
Глупый сдвиг.
Мой последний,истошный крик.
Тихий , он - всего лишь миг.
И все ушло в мгновение ока.
Остался я,немота и дорога.

Ведь это последний стих.
Он не отличается ничем от других.
Но мой голос глупый
Затих.
И не слышен среди других.
Я этим ведь предал своих.
Ну не знаете вы, тех троих.
А голос навеки мой стих.
Все.
Это - последний
Стих.

На что похожи бессонные ночи?
Скажи, я не много теряю, раз сплю?
Что тебе звезды во мраке пророчат,
И чьи тени, там, спешат к алтарю?

На что похож обжигающий кофе
И вой темноты у черного окна?
И в душе подобное катастрофе,
Видит лишь только синяя луна?

На что же похожи бессонные ночи,
И больно ли замерзать в теплоте?
На кого же глядят городские очи,
Разгораясь светом, подобно мечте?

На что же похожи сухие те слезы?
И шум машин в купе с воем дождя...
А тихо ли вторят настроению грозы?
И помнит ли небо своего же вождя?

На что же похожи бессонные ночи!?
Зачем же прошлым жить, так нельзя!
Что же тебе там во мраке пророчат,
Не найти искуплений, грозя...

Ночь. И холодная, почти прозрачная, темно-синяя изморозь на окне, доползла и до сжатых в кулаки рук, покрывая их ледяной,сухой, не щадящей коркой терпкой печали.
"Frozen" - выводят тонкие пальцы на облаченном в холодное полотно льда, окне.
И от тепла пальцев, надпись начинает тихо таять, и холодные, иссиня-белые, продрогшие пальцы покрываются жгучими каплями пыли и шепота. И капли, словно тонкое лезвие, оставляют глубокие шрамы на бледной коже.
Рита сидела сгорбившись у холодного оконца, и смотрела куда-то в темно-синюю пустоту. Из под тонкой пижамы выпирал позвоночник, такой же хрупкий, слабый и тонкий стержень ее самой.
Она прижималась всем своим телом к холодному окну так, словно хотела, чтобы пробирающий до костей холод улицы добрался до самой души, превращая все в черную,замерзшую массу. Вся продрогшая и холодная, она прижималась к окну все сильнее, будто скала надежду, опору и защиту. Без того бледная кожа в некоторых местах даже покрылась изморозью. В местах, которые Рита не чувствовала. Которые она не захотела чувствовать.
Прижимая к себе ноги, девушка неотрывно смотрела в одну точку, будто найдя там что-то, и пристально рассматривала. Отражение. Продрогшее и замерзшее тело, монотонно ударялось о подоконник, причиняя боль там, где ее нельзя было почувствовать от покрывавшей кожу изморози.
Ничего не чувствовала. Она ничего не чувствовала. Ей было холодно. Ей совершенно не было больно. Там, внутри, где недавно оборвалось, сломалось, ушло рыжее яркое солнце, оставив за собой лишь бьющий в глаза ,приторный лиловый закат. Там, где старая, через чур многое повидавшая душа, соединялась с молодым телом. Там где кто-то в белом кимоно, заправив белоснежные пряди за ухо, тихо шептал: "Слишком слаба, для всего что на нее навалилось". Ей не было больно. И от того, что она давно себя изжила, и знала, и видела слишком многое. И от того, что она давно уже, там, внутри, в своем выдуманном мирке, была слабой, немощной, мудрой, но изжившей свой срок старухой. Мирно сидящей на полянке, в окружении быстро семенящих внуков. Не было больно. От того что она должна быть энергичной и веселой девчушкой, когда душа давно изжила себя. Слишком давно...
Она ничего, совершенно ничего не чувствовала. Ей не было больно. Казалось, изморозь покрывшая ее кожу, уже пробралась внутрь, и теперь и там, там тоже холодно. Там тоже все продрогло,замерзло и не чувствует ничего кроме холода.
Так было легче.
Так было лучше.
Уютней.
Удобней.
Лишь только, до дикости хотелось содрать с себя эту чертову изморозь, продрать замерзшую кожу, и выпустить кровь.
Теплую,жгучую кровь.
Которая согреет.
Спасет.
Поможет.
Рукия принялась раздирать ногтями кожу.
На руках,ногах,спине,лице.
Везде.
Везде где было холодно.
Панически.
Быстро.
Царапать.
Царапать.
Раздирая кровь,соскабливая с кожи лед.
Убирая холод.
Резко.
Быстро.
Убрать.
Убрать.
Рита продирала кожу,яростно и долго. Так сильно, что даже ломались ногти, и оставалось лишь продирать пальцами бледную кожу, с выпирающими синими венами,и тонкими костями. Яростно, долго. С наслаждением.
До тех пор,пока бледное,продрогшее тело не упадет на пол, и в немом отчаянии, потеряется где-то далеко.
А на окне так и будет, написанное тонкими,холодными пальцами,меткое:"Frozen"
Замерзшая...

И она ушла. Как осенний дождь в зимнюю пору. Как солнца последний луч.
И она ушла. Высоко,на далекую снежную гору.Не выглянет больше она из-за туч.
Ведь когда пришла. Сквозь стальные земные затворы. Тут же канула в лету,страх ведь так могуч.

И она ушла. Как последний восторженный крик. Как тихий,мучительный стон.
Как слеза воробья,что плача,угаснет и в миг. И решительно,смело,разрушая закон.
И она ведь ушла. Как робкий,незамеченный сдвиг. И суха,и выжата словно лимон.

И ведь когда брела. Сквозь колючие розы кусты. Сквозь глубокие реки и море.
То когда пришла. Была тонка как листок бересты. Хрупка и измученна веками и горем.
И когда была. Терпела законы,что были не так уж просты. Разрушая затворы вихрем.

И она ушла. Измученная поступком и словом. Избитая ложью и кровью.
И она ушла. За чем-то не сбыточным,новым. Забытая небом и любовью.
И она ушла. Ушла первой, надеждой, бесчувственной болью..

Катя, послушай, ты ему очень вряд ли дочь, ты скорее из сорных плевел, а не из зерен.
Тобой под столом подметать не прочь, ты от фильтра упавший пепел, смысл твой иллюзорен.
Катя, послушай, он будет с тобою резче, твой час ведь еще не пробил, неизвестно куда все канет.
Ему жилось бы гораздо легче, если б он тебя продал или пропил, он и так тобой слишком занят.
Все эти предательства и обманы, потери от случая к случаю, сиротство, и нищета.
У многих что ли такие раны? Ты думаешь все вот такие везучие? Не так легко достается беда!
Кто-то вообще тихонько живет. У Отца на него ноль внимания, а тебе досталось вон сколько:
Больные почки, пробит живот, депресуха, сушняк, отчаяние. Нужда в табаке, иголке.
И даже твой город - Москва! Жара под сорок, выхлопы, газы. А сколько там лицемерия.
Таких как ты ломают на два, давят как клещей, лишают гомеостаза, выдирают руки как перья.
Так что не ной дорогая, что тебя совсем тут не любят, что ты тут совсем случайно.
Не надо говорить не зная, на тебя столько времени губят... А сколько ушло отчаяния!
В тебе одной его больше чем в половине мира. Он очень дорог. Знаешь как трудно его добывать:
Поломки машины, пожары в квартире, предательство тех кто дорог, тихо семью надо отбирать.
Это все очень большая морока, надо просто понять что не всем так везет, что не всех бог так любит, так сильно бьет, топит раньше срока, не вех на острые камни несет, не всех так старательно губят.
Но ты, увы, провалилась, стой пред судом нагая, с большущей дырой в груди.
Экзамен не долго длился, он не улыбался тебе, помогая. Опять начнешь с начала пути
Так что не пищи, словно глупый крот, тут совсем другие порядки, все делать надо бегом.
Для тебя этим только паче.
Так что закрывай свой глумливый рот. Собирай все свои монатки. И не подведи его, у тебя через жизнь перездача.